— У нас осталось меньше десяти минут, — прошептала Сакс. Где-то совсем рядом плескалась вода. Мимо проплыли две лодки.
И опять что-то невнятное раздраженно пробурчал Деллрей.
— Я выходил к Гудзону и начинал плавать. Тогда, конечно, было куда чище. Я имею в виду воду. В наушниках послышались помехи.
— …старый пирс. Моего любимого уже и в помине нет. Там когда-то прятались Гудзонские Поклонники Презренного Металла. Ты когда-нибудь слышал про такую банду? Это было в самом конце девятнадцатого века. К северу от того места, где сейчас находится Бэттери-Парк. Да ты выглядишь как-то неважно. Может быть, тебя утомил вид моей обвислой задницы? Нет? Вот и прекрасно. Так вот, тот пирс располагался между Северной Трясиной и Палатами. Я, бывало, нырну поглубже, а потом давай кругами возле пирсов…
— Вот где это! — выкрикнула Сакс. Девушка резко обернулась назад. Они уже миновали нужный причал, так как слишком далеко углубились на юг. Отсюда до него было около четверти мили. Амелия увидела и старые деревянные постройки, и трубу водослива, торчащую из насыпи над водой. Сколько у них осталось времени? Его почти нет. Спасти жертву, пожалуй, невозможно.
Амелия сорвала с головы наушники и бегом бросилась к машине. Бэнкс едва поспевал за ней.
— Ты умеешь плавать? — спросила она, не останавливаясь.
— Я? Ну, пару кругов в бассейне Клуба здоровья. Сакс внезапно застыла на месте и уставилась куда-то вдаль, в направлении пустынных улиц.
Вода уже почти доставала ему до носа.
Небольшая волна облизнула лицо старика как раз в тот момент, когда он вдохнул, и грязная соленая вода попала ему в горло. Он издал хриплый булькающий звук — отвратительная жидкость проникла в легкие, и Уильям мучительно закашлялся. Руки, обнимавшие сваю, разжались, и он на несколько секунд погрузился под воду, а потом снова выпрямился, глотнул воздуха и опять вцепился в мокрое дерево.
Нет! О Господи, не допусти этого…
Он дергал скованными руками, пинал ногами сваю, словно должно было произойти чудо, и его дряблые мышцы сокрушат удерживающие его сталь и дерево.
Отфыркиваясь и отплевываясь, старик замотал головой, стараясь избавиться от попавшей в организм воды. Мышцы напряженной вытянувшейся шеи горели огнем, доставляя ему не меньшую боль, чем сломанный палец.
На какой-то момент он получил передышку, но вскоре следующая волна, выше предыдущих, вновь накрыла его с головой.
И он не выдержал.
Уильям не мог больше сопротивляться. Не лучше ли сдаться и присоединиться к Эвелин? Остается только мысленно попрощаться с миром…
Он отпустил сваю, и его тело погрузилось в воду, которая несла мусор и обрывки водорослей.
Но он тут же дернулся в ужасе, выныривая на поверхность. Нет, нет…
Он здесь! Похититель вернулся!
Эверетт судорожно забился, глотая воду и пытаясь укрыться от приближающегося к нему мужчину. Тот светил ему прямо в глаза фонарем, и в руке у него поблескивало лезвие ножа.
Нет, нет…
Ему мало было утопить старика, он вернулся, чтобы прирезать его. Не отдавая себе отчета, Эверетт принялся лягаться. Внезапно голова пловца исчезла под водой, и уже через секунду старик почувствовал, как наручники щелкнули, и его руки оказались свободны.
Уильям сразу позабыл о тихом прощании с бытием и рванулся на поверхность, отчаянно срывая с лица липкую ленту. Задыхаясь и отплевываясь, он жадно хватал кисловатый сырой воздух. Волна ударила его головой о дубовую сваю пирса, но он только рассмеялся:
— О Господи! Господи!
Рядом возникла еще одна голова в маске, и в свете фонаря Эверетт различил полицейскую эмблему на мокром костюме. То, что он вначале принял за нож, оказалось мощными кусачками для металла. Один из спасителей сунул ему в рот горьковатую резину загубника, и старик с наслаждением вдохнул благословенный кислород.
Ныряльщик обхватил его рукой, и они поплыли к берегу.
— Дышите глубже, через минуту мы будем на суше. Закрыв глаза, Эверетт дышал так, что, казалось, старческие легкие не выдержат такой нагрузки. Им снова пришлось погрузиться в темную воду, освещенную желтым лучом полицейского фонаря и, преодолев последнюю преграду, они вынырнули на поверхность. Старик умудрился выскользнуть из объятий ныряльщика, и волны отбросили их друг от друга. Но после всего пережитого Эверетта уже ничто не могло смутить. И проплыть немного по ночному Гудзону представлялось не более серьезной проблемой, чем опрокинуть рюмку.
Она и не собиралась брать такси: автобус, отходящий от аэропорта, ее вполне устраивал.
Но Пэмми плохо выспалась (они обе были на ногах с пяти утра) и вела себя очень беспокойно. Девочке давно пора было лежать в кроватке с подоткнутым одеялом и бутылочкой любимого кокосового молока. Кроме того, самой Кэрол не терпелось добраться до Манхэттена. В свои сорок один год она оставалась типичной среднезападной провинциалкой, не уезжавшей из родных мест дальше Огайо, и страстно жалеющей увидеть, наконец, Большой Центр.
Кэрол забрала свой багаж, и они направились к выходу. Вещи она проверила еще тогда, когда покидала гостеприимный дом Кейт и Эдди.
Пэмми, плюшевый, мишка, кошелек, одеяло, чемоданчик и желтый рюкзак.
Все учтено и ничто не забыто.
Друзья предостерегали Кэрол относительно обстановки в большом городе:
— Тебя либо затопчут в толпе, либо облапошат. Там полно мошенников и карманников.
— И не вздумай играть на улице в «три листика», — по-матерински наставляла ее Кейт.